Тем, кто попадает в бывший арт-центр «Изоляция» в Донецке, спастись из него получается далеко не всегда. Но некоторым это все-таки удается. Об одном из них читайте в материале Ольги Кацан для Донбасс.Реалии.
...После допроса прозвучало: «Ставь чайник». Как вспоминает Станислав Печенкин, в этот момент он подумал: «сейчас меня отправят обратно в камеру и будут пить чай». Оказалось совсем не так: «Содержимое вылили мне на голову. Но медицинской помощи не оказали, после чего отправили в камеру. Мне сказали: «Подумай!»
Станислав Печенкин провел в плену 2 года и 11 месяцев. Его задержали в Горловке за фотографию, на которую попал автомобиль начальника городского отдела так называемого «министерства безопасности ДНР». Он жил в свободном Бахмуте, а в оккупированную Горловку приезжал, чтобы присматривать за квартирой. Он всегда фотографировал местность и выкладывал снимки в соцсети. После того, как мужчину с планшетом в руках заметили, за Станиславом установили слежку. Силовики, работающие на российские гибридные силы, вскрыли его соцсети. Из-за активной проукраинской позиции, которую он не скрывал и в виртуальном мире, Станислава Печенкина обвинили в «шпионаже» и сотрудничестве со спецслужбами Украины.
На подконтрольную Киеву территорию вместе с 76 гражданами Станислав Печенкин вернулся 29 декабря прошлого года.
Мы встречаемся на 14-й линии в Пуще-Водице на окраине Киева, где неподалеку в санатории «Лесная поляна» проходят реабилитацию бывшие военнопленные и гражданские заложники боевиков. Провожая взглядом трамвай, Станислав отмечает, что ему Пуща нравится. Мы идем в сторону семейного кафе, здесь сегодня полная посадка: звон тарелок, детский смех, шум от разговоров. Станиславу обстановка немного непривычна.
Особенно меня поразило, как расплачиваются телефонами
«За три недели я более-менее адаптировался. На следующий день после обмена, когда впервые попал в магазин, почувствовал себя там, как на другой планете – много людей, много всего, и особенно меня поразило, как расплачиваются телефонами. В 2016 году в провинции такого не было, – делится впечатлениями Станислав. – Еще чуть-чуть остались эти осадочные впечатления. Мне здесь не совсем уютно. Все-таки за три года отвыкаешь. Все серьезно изменилось, в Киеве в том числе – я последний раз был здесь в 2015 году. Изменилась страна и техника. Поэтому я, когда вышел, как-то сразу как в будущее попал».
«Детектор лжи показал, что я лгу»
Станислав вспоминает, как 13 января 2017 года выпал снег, и он пошел фотографировать Горловку. Он делал так всегда, когда приезжал из Бахмута присматривать за квартирой – «были случаи, когда боевики вселялись в пустые квартиры». Снимки публиковал в соцсетях, чаще в «Твиттере», чтобы друзья из Горловки, которые уехали во время войны, видели, что происходит в городе.
В этот день недалеко от одного из магазинов стояла машина начальника городского отдела так называемого «министерства безопасности ДНР». Она попала в кадр. За Станиславом установили слежку, вскоре к нему подъехал автомобиль, из которого вышел Алексей Алчин. «Он бывший сотрудник СБУ, – говорит Печенкин, – который перешел на сторону оккупантов. Показал мне свое удостоверение и предложил проехать с ним. Я думал, что мы проедем в горотдел, там он меня отчитает за то, что я в военное время фотографирую, и меня отпустят. Но случилось совершенно не так».
Когда досмотрели планшет и страницы в соцсетях, Станислава обвинили в «шпионаже» и в сотрудничестве со спецслужбами Украины: «Моя активная гражданская позиция по непринятию оккупации, по поддержке территориальной целостности Украины, мое участие в проукраинских акциях 2014 года, симпатии к Евромайдану, а также регулярная публикация в «Твиттере», в том числе и в переписке с людьми, мне не известными в реале, сведений о передвижении военной техники, данные о вооружении, об объектах, где размещаются боевики – все то, что я знал и видел, я, безусловно, сообщал».
«За три года изменилась страна и техника. Я, когда вышел, как-то сразу как в будущее попал»
Во время досмотра в квартире, который состоялся на следующий день, в компьютере обнаружили фотографии города, снимки боевиков, техники. «Я так понимаю, они удостоверились еще больше в том, в чем меня заподозрили. Меня избили прямо в квартире, потом опять отправили в горотдел, где я 10 дней сидел в помещении, переоборудованном под камеру. Меня не выпускали в туалет, забывали покормить. В один из этих дней ко мне приехали оперуполномоченные по борьбе с терроризмом при «МГБ» из Донецка, которые курируют Горловку, Колесников Виталий зовут одного (позывной «Швед»), другого зовут Дмитрий, не знаю фамилии. Сами они бывшие сотрудники уголовного розыска Волновахского ГУВД, которые перешли на сторону оккупантов в 2014 году. Они меня допрашивали, я пытался все отрицать, говорил, что со спецслужбами не сотрудничаю, вообще ничего не знаю, но они отказались мне верить. Меня очередной раз избили прямо в этом кабинете».
Потом и прозвучала фраза: «Ставь чайник»… Как предполагает Станислав, от вылитого на голову кипятка он получил ожоги второй степени: «Меня отправили в камеру и сказали: «Подумай!» Медицинской помощи не оказали».
Через 10 дней был допрос в Донецке, в этажах «МГБ» на бульваре Шевченко, 26: «Меня с одетым на голову пакетом завели в кабинет, поставили возле стенки. Там расселось где-то человек 10 сотрудников. Я их не видел, был в пакете. Они наперебой начали задавать вопросы. Меня поразил выговор некоторых из них, в частности, четкое произношения буквы «Г», что не характерно для нашей местности. А также блестящее понимание того, что происходит в политической жизни России: у нас люди обычно этого не знают. Допрос превратился в политическую дискуссию».
Станислав вспоминает, что после избиения он отвернулся к стенке и подписал протокол допроса. Потом его спустили в подземный гараж, одели наручники, пакет на голову и куда-то вывезли. «Думал, что в следственный изолятор. По приезде обыскали и посадили в камеру: очень-очень маленькое помещение бывшей душевой кабинки. Там лежал матрас, стояло две бутылки пластиковых, видеокамера на стене и была двойная дверь: железная и еще и решеточная. Это помещение, как я узнал, называется «стакан». Вскоре до меня начало доходить, что я нахожусь не в следственном изоляторе. Оказалось, что я был на территории бывшего Донецкого завода изоляционных материалов, который в 2007 году был закрыт. На его месте организовали известный арт-центр «Изоляция», который в 2014 году был захвачен «казаками», а в 2015 году, после разоружения казачьих формирований, там разместило свою военную часть «МГБ ДНР».
После двух дней, проведенных в «стакане», Станислава тестировали на полиграфе: «Несмотря на то, что я отвечал правдиво, детектор лжи показал, что лгу. Мне выписали административный арест на 30 дней. А по «законодательству» так называемой «ДНР», если человека подозревают в терроризме, его по решению «генеральной прокуратуры» можно задержать на 90 суток без возбуждения уголовного дела».
Так Печенкин остался в «Изоляции»: «И тут уже начал со мной работать персонал, требовать признания в работе со спецслужбами. Меня избивали, поставили в одной из камер «на растяжку» к стене с широко расставленными ногами и руками. Тебе не дают ни сесть, ни воды попить. Тем, кто находятся в камере, сказано следить за тобой. Если они не будут этого делать, с ними поработает администрация: вызовут отряд спецназа и побьют. Причем очень жестко. Меня периодически били, когда стоял «на растяжке»: и некоторые из содержавшихся там – не знаю, кто, потому что на голове был пакет, – и представитель администрации, глава этого заведения, зовут его якобы Денис Кулик. Все там его называли «Палыч». Сейчас он, по некоторым сведениям, находится «в Украине», в одном из следственных изоляторов, но это слухи».
Это ни с чем не сравнимые ощущения, которые почти никто не выдерживает: и признается, и подписывает то, что требуют
«В «министерстве госбезопасности» ко мне подключали так называемый телефонный аппарат армейский («тапик» – ред.). Электроды, провода этого телефона прикручиваются на определенный участок тела. У меня был самый легкий вариант – к пальцам руки. Но это могут быть пальцы ноги или пятки, мочки ушей (так, я знаю, к Станиславу Асееву прикручивали) или половые органы. После этого пускается электрический ток, и это ни с чем не сравнимые ощущения, которые почти никто не выдерживает: и признается, и подписывает то, что требуют. Так, собственно, случилось и со мной: после всех этих воздействий я выдумал факты, выдумал куратора, как они требовали, что якобы я завербован СБУ, именно по заданию СБУ фотографировал машину. Со мной еще работал несколько раз оперуполномоченный, мы отшлифовывали эту версию. Следующий допрос состоялся уже в конце марта, когда было возбуждено «уголовное дело». Я побеседовал со «следователем» в «министерстве», фамилия его Искандер Равилевич Килькеев. Он бывший сотрудник Донецкого областного управления борьбы с экономическими преступлениями. Там же мне был предоставлен «государственный» адвокат. По «уголовно-процессуальному кодексу ДНР» – а это переписанный кодекс УССР 60-го года, чуть-чуть доработанный, – по особо тяжким статьям («шпионаж», в частности) положен государственный адвокат. По желанию могут частного предоставлять. На самом деле это не имеет значения: от частного могут заставить отказаться, если он начинает активно работать. «Государственный» просто для проформы, это люди, работающие с «МГБ». Тогда же адвокату следователь поручил связаться с родными, они только в конце марта узнали, где я. До этого связи с ними не было. Кинулись искать меня достаточно быстро, соседи сказали, что меня забрали боевики. Притом боевики усиленно отрицали, что я где-то у них нахожусь. Если в «Изоляции» заикаешься про связь, то тебе принесут там такую связь, что ты будешь не рад. Один из провинившихся боевиков, которых там много содержалось, попросил телефонную связь, сказал: «Я офицер». Ему эту «связь» приносили дня три: заходил один из сотрудников «Изоляции» и избивал его по вечерам. Другой гражданский попросил связь – его, извините за подробность, из-под какого-то алкогольного напитка бутылкой изнасиловали», – рассказывает Станислав.
Если в «Изоляции» заикаешься про связь, тебе принесут там такую «связь», что будешь не рад. Один из провинившихся боевиков, которых там много содержалось, попросил телефонную связь, сказал: «Я офицер». Дня три заходил один из сотрудников «Изоляции» и избивал его по вечерам
«Шло следствие, меня время от времени вывозили в здание «министерства» на очередные допросы, даже свозили один раз в Горловку на так называемый следственный эксперимент, остальное время находился в «Изоляции»», – продолжил он.
«Хозяйство «Изоляции» живет за счет пленных»
«Бывший арт-центр «Изоляция» представляет собой военную часть так называемых сил специальных операций «МГБ ДНР». То есть это аналог украинского Центра специальных операций. Командует этим так называемый заместитель министра госбезопасности Василий Евдокимов, позывной «Ленин», которого я тоже там лицезрел. Он личность очень непубличная, но легендарная: в частности, СБУ его подозревает в том, что он инициатор и организатор взрыва начальника Мариупольского горотдела СБУ Хараберюша. На базе периодически проходят обучение и граждане России, которые приезжают туда партиями по 10 человек. Там их учат штурму зданий и прочим вещам», – вспоминает Печенкин.
Есть полигоны, стрельбища, организованные силами содержавшихся. Есть до 200 свиней, птица домашняя, нутрии. Ухаживают за ними пленные. Они убирают плац, готовят есть, вырезают на металл все, что осталось от завода, делают себе камеры
«Есть полигоны, стрельбища, организованные силами содержавшихся. И вообще надо сказать, что все хозяйство «Изоляции» живет за счет тех, кто там содержится. Там есть до 200 свиней, птица домашняя, нутрии. Ухаживают за ними пленные. Они убирают плац, готовят есть, вырезают на металл все, что осталось от завода, строят свинокомплекс, делают себе камеры, проводят туда сантехнику. Когда я приехал, в камере не было ни воды, ни канализации. В туалет иногда забывали вывести, кормили два раза в день: пол небольшой миски каши какой-нибудь. Периодически выводили на работу. Мы грузили боекомплект, обслуживали, мыли и ремонтировали их военную технику, которая стояла в ангаре: грузовики, две БМДешки, несколько бронетранспортеров, один даже танк Т-64 у них был. Разгружали бочки с горюче-смазочными материалами», – продолжил бывший пленный.
«Сотрудники «Изоляции» подкалывали: «Че ты синий?»
Евдокимов приезжал к нам на базу и в состоянии «напідпитку» с удерживаемыми общался, учил жизни, рассказывал, почему мы неправы, почему они правы, почему они победят
«Некоторых возили на работы в другую военную часть, которая тоже подотчетна «МГБ». Там резиденция у Евдокимова (Василий Евдокимов – командующий «центра спецопераций» российских гибридных сил, Евдокимова украинское следствие подозревало в причастности к ряду преступлений на подконтрольной Киеву территории, а связь с убийством полковника СБУ Хараберюша была доказана – ред.). Он очень влиятельный человек, рассказывал, что без стука к самому Захарченко в кабинет заходил. Он периодически приезжал к нам на базу и в состоянии таком, «напідпитку», часто с удерживаемыми общался, учил жизни, рассказывал, почему мы неправы, почему они правы, почему они победят. А если что-то ему не нравилось, то вызывалась группа спецназа, и нас жестко били – ногами, руками, дубинками. После этого обычно камера кровью была залита, были сломанные носы, ребра, руки, ноги. Долго после этого всего отходили, я постоянно был синий после этого. Не думал, что такое возможно, а сотрудники «Изоляции» все время подкалывали: «Че ты синий?», – рассказывает он.
«Царила атмосфера постоянного морального террора. Издевались по-всякому, заставляли друг друга избивать, устраивали нечто вроде кулачных боев между осужденными. Мы даже научились изображать, что нам больно. Мы всегда находились под наблюдением, видеокамера в каждой камере была с записью звука. Если хочешь сказать что-то серьезное, надо было шепотом и чтобы камера не видела», – вспоминает Станислав.
«Иногда в пьяных куражах во время очередных издевательств они перебарщивали с применением силы. Заканчивалось для очередного удерживаемого это плачевно. Они забивали его до смерти, потом отписывались – типа «умер от передозировки наркотиками» или «оторвался тромб», или еще что-нибудь такое. Кто-нибудь иногда не выдерживал пыток, у кого слабое сердце, кому противопоказано применение электричества. Фельдшер не всех смог потом реанимировать. Кого-то просто забивали во время пыток. Они говорили, что о вас все забыли, вы никому не нужны, родственники от вас отказались. Мне такое постоянно говорили. Сложно, на самом деле, все это описать, это надо почувствовать», – говорит он.
«К августу 2017 года мое состояние здоровья стало резко ухудшаться. Началось малокровие и обострился варикоз, получил его от постоянного ношения тяжести. Я потерял не менее 30 килограмм, если не больше. Потом уже поднабрал, а тогда за 7 месяцев серьезно похудел. Фельдшер прописал какие-то таблетки, они не помогли. Я испытывал адские боли в ногах, не мог спать. Спал где-то по часу в день, а в остальное время надо было бодрствовать и работать. Потом меня отстранили от работы. Они отправили меня в одну из городских больниц Донецка, где пять дней ставили на ноги, кололи каким-то препаратом, ставили капельницы, несколько раз кровь переливали. Когда я чуть-чуть отошел, мне сказали «притворись здоровым» и отправили в следственный изолятор обычный», – рассказывает Печенкин.
«Перед вывозом с «Изоляции» у «Палыча» был день рождения. Отмечание затянулось на две недели. Заканчивалось постоянными ночными избиениями. Нас заставляли хором петь песни и по-всякому развлекать его и гостей. А под конец в один из дней нас вывели, поставили на колени, и он сказал конвоиру: «расстрелять». Конвоир щелкнул затвором, а когда он отвлекся, сказал: «поднимаемся, уходим быстро». Завел нас в камеру, он был трезвый и относительно вменяемый человек», – вспоминает Станислав.
«Якобы в октябре-ноябре вывезли оттуда большую часть удерживаемых, рассовали по следственным изоляторам. Вывезли по банальной причине: закончилась еда. Тогда были с этим проблемы. Что там сейчас, конечно, не знаю», – говорит он.
Изолятор показался санаторием после «Изоляции»
Сокамерники думали, что со мной не так, почему вздрагиваю при каждом открытии двери. На «Изоляции», когда открывали дверь, нас учили одевать пакет на голову, поворачиваться спиной к двери, закладывать руки за спину и так стоять
Станислав провел в СИЗО около 7–8 месяцев: «В изоляторе проукраински настроенных граждан держали в подвале, там были очень обшарпанные стены, покрытые грибком. Ужасные маленькие камеры с тремя нарами. Мне это показалось санаторием после «Изоляции», я там выдохнул спокойно. Сокамерники на меня смотрели и думали, что со мной не так, почему так себя веду: вздрагиваю при каждом шорохе, при каждом открытии двери. На «Изоляции», когда открывали дверь, нас учили одевать пакет на голову, поворачиваться спиной к двери, закладывать руки за спину и так стоять. Я тогда думал: «А что будет дальше?». На СИЗО такого не было, я так поначалу делал, и на меня сокамерники дико смотрели».
«Уже передали мое дело в «суд». «Судила» меня коллегия – трое бывших судьей различных донецких райсудов до войны. Было четыре чисто формальных заседания. Родным присутствовать не разрешали, если приехала бы туда моя сестра – ее бы привлекли тоже. Отца пограничная служба просто не пускала. 27 марта 2018 года меня «осудили» на 10 лет заключения с отбыванием срока в колонии строгого режима. Через две недели этапировали в Макеевскую исправительную колонию бывшую, номер 32, которая находится возле Ясиновского коксохимзавода. Там специфическая атмосфера: постоянно в смоге, дышишь этим газом, коксовая пыль сыпется на тебя. Выделили отдельный барак, где сдержались украинские осужденные. С нами были трое представителей администрации. То есть, заключенных, которые сотрудничают с администрацией. На уголовном сленге это называется «козлы». Трое дневальных, которые присматривали за нами», – рассказывает он.
«В бараке было 19 человек, перед обменом нас стало около 50»
К нам настрого запретили подходить осужденным по другим статьям. Кто подходит, сразу едет в дисциплинарный изолятор
«В колонии порядки куда жестче, чем в СИЗО, но, конечно, помягче, чем в «Изоляции». И отношение администрации было достаточно строгим, и распорядок дня. Правда, нам сказали: «о работе и не мечтайте, на работу вас не поведем». А работа – существенный повод скоротать время. Но нам сказали «нет». К нам настрого запретили подходить осужденным по другим статьям. Кто подходит, сразу едет в дисциплинарный изолятор», – говорит Станислав.
«Есть три представителя администрации, которые все докладывают. Среди нас нашелся человек, который почувствовал себя «блатным» и пытался устроить подобные порядки, какие царят на остальных бараках, где он царек, а остальные – прислуга. Он чемпион по боям без правил, физически сильный, поэтому мог себе позволить: нас было немного, все по отношению к нему достаточно слабы и неорганизованы. Поэтому он над нами вдоволь поиздевался. Приходилось ему платить, чтоб у него были различные развлечения – траву курил, питался лучше, чем мы. Кто-то вынужден был возить ему передачи, кто-то стоял на так называемых «шарах» – выглядывал, не идут ли представители администрации. У него был телефон, что не разрешено, он спал, хотя во время бодрствования запрещено лежать вообще. Кроме того, был старший дневальный с нами, который его обучал, как правильно это делать. В один прекрасный день сотрудники администрации нашли несколько телефонов, которые у него были, и отправили его в дисциплинарный изолятор. Стало совсем по-другому», – вспоминает Печенкин.
Наладили связь через одного знакомого, но это был испорченный телефон: я звоню ему на «Феникс», он им на МТС, потом они ему звонят на МТС, я потом узнаю, когда звоню в следующий раз, что они сказали
«Когда меня привезли в колонию, в бараке было 19 человек, перед обменом нас стало около 50 человек. Барак маленький, мы там очень тесно жили. Вода подавалась два раза в день по 20 минут, в общем, было достаточно сложно, не совсем комфортно. Разрешали два раза в неделю позвонить родным, потом сказали, что нельзя звонить на украинские операторы, только на местные – «Феникс» так называемый, который работает на отжатых мощностях «Киевстара» и «Лайфа». У меня родственники на подконтрольной Киеву территории, связи фактически не было. Потом наладили через одного знакомого, но это был испорченный телефон: я звоню ему на «Феникс», он им на МТС, потом они ему звонят на МТС, я потом узнаю, когда звоню в следующий раз, что они сказали», – рассказывает он.
«Долгое время «ДНР» заявляло, что меня нету. Родные умудрились взять справку в колонии о том, что я там содержусь. Они прошли необходимую процедуру для того, чтобы Украина занялась моим розыском, чтобы в Минске прозвучала моя фамилия. Помогли знакомые – родные тех, с кем я сидел. Есть такой человек Валерий Матюшенко, который там остался. Он – мой друг, патриот и вообще замечательный человек, к сожалению, его до сих пор не подтверждают, хотя есть копия «приговора», есть справка со следственного изолятора. Жена Валерия помогла в этом. Моим родным звонила представитель Трехсторонней контактной группы Валерия Лутковская, сказала, что боевики подтверждают мое пребывание у них, что увеличивало шансы на обмен. Но все равно я не знал, поеду ли», – делится воспоминаниями бывший пленный.
«Мы были очень рады, когда пересекли наш «ноль». Я никогда так в жизни не был рад»
«26 декабря к нам зашел один из представителей администрации и зачитал список людей, которых приглашают в штаб колонии. В нем был я. Мы сразу догадались, куда нас приглашают. Написали прошение о «помиловании» на имя Пушилина и заполнили необходимые для обмена документы. Через день нам сказали, что обмен состоится 29-го числа, мы об этом уже догадывались: по телевидению в бегущей строке прочитали, что один из КПП закрывается на линии разграничении на 29-е число. Мы подумали, что перед Новым годом, когда все едут, только по одной причине он может закрыться – явно будет обмен», – рассказывает Станислав.
В день перед обменом осмотрели, нет ли повреждений, записали это на камеру
«В день перед обменом осмотрели, нет ли повреждений, записали это на камеру. Когда мы подписывали документы, у нас зачем-то сняли мерки одежды. Вечером перед обменом к нам приехали вот эти куртки, обувь и шапки. Это Международный Красный крест сделал, который до того о нас не вспоминал. Нам сказали, что подъем в четыре утра и в пять надо быть готовыми. Нас привели в штаб, где-то два часа обыскивали, ничего ли лишнего не вывозим из колонии. У меня отобрали одну из книжек «Война и миф» под редакцией Вятровича, сказали – вредная книжка. Мне ее подписал Богдан Пантюшенко на память – «киборг», которого в 2015 году взяли в плен (Пантюшенко также обменяли 29 декабря 2019-го – ред.). Нас загрузили в два автозака, очень тесно нас в эти коробки железные набили. Там сидели до двух часов, когда вывели на блокпост, сделали фотосессию для российских СМИ», – вспоминает Печенкин.
«Мы были очень рады, когда пересекли наш «ноль». На КПП нам махали военные. Приехали на логистический центр, где была первая процедура нашей официальной встречи: нас накормили, забрали вещи, чтобы отвезти их в Киев отдельно, дали позвонить родным. Сложно передать, настолько это вызывало радость. Вообще, я никогда так в жизни не был рад. Автобусом поехали в Краматорск, там нас рассадили в два грузовых самолета Ан-26 и повезли на большой аэродром в Чугуев, где пересели в большой Ил-76 и полетели в «Борисполь». Родные не смогли купить билеты, они передали мне деньги и телефон. После встречи в аэропорту «Борисполь» с президентом, журналистами, родными и друзьями нас отвезли в клинический центр «Феофания», а военных – в военный госпиталь, их на логистическом центре переодели в военную форму. Мы проходили диагностику, лечение. Позже нас отправили в санаторий. Реабилитация, с нами работал психолог, различные процедуры. Тем, у кого нету документов, их восстанавливают. У меня паспорт остался. После выписки наконец-то поеду к сестре в Краматорск», – говорит он.
На момент выхода этого материала Станислав уже переехал в Краматорск.
Свобода – уже сама по себе ценность
«Впечатления у меня от свободы хорошие. Насколько я раньше не ценил очевидных вещей… Свобода – уже сама по себе ценность. Немного устаю от темпа. Мне нужно получить ИНН, у меня забрали трудовую книжку. Пока нет особых ответов, как это сделать. Министерство ветеранов занимается пока паспортами. Конечно же, оформление материальной помощи, которую нам обещает государство, займет некоторое время. Пока не совсем ясно, как это и что будет. Мне звонили из Краматорского центра занятости, сказали, что помогут с трудоустройством. Жилья пока нету, буду жить у сестры, после трудоустройства планирую им обзавестись», – делится планами Станислав Печенкин
