0 октября 2016 года в самом центре неподконтрольного Луганске «правоохранители» «ЛНР» задержали фанатов ФК «Заря» – Артема Ахмерова и Владислава Овчаренко. Луганчане провели 14 месяцев в неволе – сначала в застенках «МГБ», потом – в Луганском СИЗО. В результате обмена пленными 27 декабря 2017 года ребята оказались на свободе. Сейчас – после лечения в киевской клинической больнице «Феофания» – парням предложили трудоустройство в Федерации футбола Украины. На мирной территории Артем уже практически освоился, но воспоминания о месяцах в тюрьме «ЛНР» в памяти еще слишком свежи. Артем Ахмеров рассказал в интервью Informator.media о том, как прошло это время.
Как тебя задержали?
Они целенаправленно подошли к нам с Владом Овчаренко, назвали по именам. Там (на Театральной площади, – ред.) проходил митинг, и Влад хотел снять происходящее, чтобы потом выложить в социальной сети. Как только он достал телефон, к нам подошли двое в штатском, представились сотрудниками полиции. При этом они не показали никаких удостоверений, что не свойственно полицейским. Нас окружили, забрали телефоны, сказали пройти с ними. Нас посадили в микроавтобус и повезли в здание СБУ, где сейчас расположено так называемое «МГБ». Там нас развели по разным кабинетам, начались допросы, но сначала просмотрели телефоны. И бегали туда-сюда, я так понимаю, сверяли то, что говорю я, и что говорит Влад.
Сравнивали показания?
Ну да… Но есть еще один момент. Дело в том, что они открыли телефон Влада, а там увидели в соцсети «Луганскую хунту». Они вообще не подозревали, что это он, хотя и следили за этим аккаунтом. Попали «пальцем в небо», то есть. И еще интересно, что официально Владу оформили задержание 12 октября, а мне – 13-го.
Что было с тобой на подвале «МГБ»? Как допрашивали?
Били постоянно. Ставили к стенке и начинали «работать». Однажды дошло до того, что от побоев у меня отказала нога, и я повалился на пол. Таким образом от меня добивались показаний. Например, хотели знать, «в какой разведшколе» мы «проходили подготовку», каким образом были связаны «с украинскими карательными батальонами». Потом нам придумали свою «версию», которую и показали СМИ. Это полностью выдуманная история, которая была заучена по бумажечке. На подвале я находился с 10 октября по 5 декабря 2016 года. Потом перевели в СИЗО.
Тебе оказывали медицинскую помощь? Врач осматривал?
Однажды меня очень сильно избили. Сильнее, чем обычно. Я мог только лежать. Тогда ко мне прибежала врач, осмотрела, увидела гематомы, и дала что-то типа «Фастум геля». Это все.
Ты видел Влада, знал что-нибудь о нем?
Влада я не видел, не имел возможности с ним общаться, только один раз пересеклись в кабинете, и все. Еще, когда нам первую «санкцию» давали, то везли вместе. Влад сидел впереди, а я сзади. Мы оба были в полном недоумении… Я понимал, что мысли могут возникнуть разные, и у меня, и у него. Хотел дать ему знак. Между нами было стекло, оно было очень грязное. И я на нем написал, в зеркальном отражении, так чтоб Влад точно прочел: «Я тебя не предавал».
Как содержали в СИЗО?
Там уже посвободнее было. Не били. Но, как ни странно, с кормежкой на подвале «МГБ» было получше, у них там на территории столовая есть, еще более-менее. А вот в СИЗО еда была просто ужасная, какая-то затвердевшая каша, которую есть невозможно. Или хлеб, как будто из блокадного Ленинграда.
С кем ты находился в камерах на подвале и в СИЗО?
В СИЗО – это обычные «сидельцы» по уголовным статьям. Попадались и «ополченцы». Кстати, «республика» им не нравится. Говорили, что не понимают, за что воевали. В «республику» они не верят. У нас с ними были нормальные отношения. В принципе, со всеми – с кем мы там находились – были нормальные отношения. В основном мне сочувствовали, особенно после приговора, когда стало известно, что мне дали 13 лет.
А в «МГБ» разные люди сидят. Там я встретился с директором «Луганскстроя», которого привлекли к ответственности за то, что он якобы присвоил бюджетные деньги. А до того, как меня посадили на подвал, в той камере, где меня содержали, раньше находился «министр ЖКХ и строительства ЛНР».
Было такое, что я оставался один. Сидел в одиночке, потом второго «подселили». С одной стороны – стало повеселее, с другой – камера очень маленькая, и в такой тесноте вдвоем было довольно неудобно. Там метра 2 на 4 примерно, не больше.
Тебе разрешали встречи с родными?
У меня была только одна встреча, после приговора, 22 ноября 2017 года. У Влада два свидания было, у меня одно. Я мог получить и второе, но до этого не дошло – нас внесли в список на обмен.
Адвокат был?
Да. «Государственный», которого мне назначили.
Он предпринимал какие-то усилия, чтобы защитить тебя?
Если по сравнению с адвокатом Влада, который сразу сказал, что это «мертвое дело», то мой адвокат что-то пытался делать. Но это были минимальные усилия.
А ты сам приводил аргументы в пользу своей невиновности? Что-то пытался сделать?
Высказываться позволяли, потому что я тоже выступал стороной защиты, поэтому слово мне давали. Мы пытались опротестовать выводы «экспертиз», подавали ходатайства. Парадокс заключается в том, что суд выносил приговор со ссылкой на данные «экспертизы», которые мы оспаривали.
Тебе вернули документы и личные вещи?
Да, вернули. Даже приговор отдали. Когда мы покидали СИЗО, нас не досматривали.
Как ты узнал об обмене?
Надежда на обмен была еще до того, как я об этом узнал. Как-то прибежала инспектор, говорит: «Кто тут Ахмеров?» Я назвался, спросил: в чем дело? Она говорит: «О тебе в интернете пишут, говорят, что требуют обмена, марши проводят. Вот пришла посмотреть, о ком это говорят».
Если говорить о самом обмене… Сначала, 15 ноября, мы узнали о разговоре Медведчука с Путиным. Там же по телевизору идут российские каналы, мы смотрели новости. 17 ноября приехала Ольга Кобцева («омбудсмен» «ЛНР», — ред.). Сказала, что меня СБУ запрашивает на обмен. Спросила еще – хочу я или нет на обмен… Говорю, что хочу, конечно. Она мне говорила, что «отвечает за меня только по эту сторону Донца», что не гарантирует мне безопасности в случае обмена, что «СБУ так просто не отпускает», внушала, что «могут отправить воевать против народа Донбасса». Естественно, ничего не добилась.
Потом на следующей неделе в «ЛНР» произошел «переворот», когда к власти пришел Пасечник. Потом в местных СМИ появилась информация о том, что «Украина срывает переговоры». А 25 декабря телеканал «Россия-1» показал сюжет о том, что 27 декабря состоится обмен. Так интересно получилось… Я спал в этот момент, когда этот выпуск шел, и мне снился обмен. Когда проснулся, сокамерник мне сказал, что день уже назначен. Вот в таких условиях мы там жили – спишь и не спишь одновременно, все равно «одним глазом» видишь то, что вокруг происходит.
Как шла подготовка к процессу обмена пленными?
26 декабря я только то и делал, что выходил-заходил в камеру. Постоянно бегал – бумаги подписывал, «ходатайство о помиловании», например.
А ты не боялся, что Пасечник, пришедший к власти в «ЛНР», может отменить обмен или вычеркнуть тебя из списка, например?
Нет. Вопрос, по-моему, решался на очень высоком уровне, чтобы какой-то «глава» какой-то там «республики» отменял процесс обмена пленными. А уже когда они прибежали ко мне с этими своими бумажками, я понял, что уже все, процесс запущен.
Ты уже привык к тому, что находишься на свободе?
Да. Только бывает иногда, что вскакиваю, когда сплю, а кто-то заходит в комнату. В тюрьме, когда конвой заходит, надо вставать, к стене отойти, построиться. В настоящее время я работаю с психологом.
Часто вспоминаю, что чувствовал, когда в день обмена уже на мирной территории увидел украинские флаги, военных… Понял: назад пути нет. Мы дома.
Марина Курапцева
